Описание Довлатов
Фильм о нескольких днях из жизни писателя Сергея Довлатова в Ленинграде начала 70-х годов накануне эмиграции его друга, будущего лауреата Нобелевской премии Иосифа Бродского. Это круговорот из парадоксальных и смешных ситуаций. Столкновение с криминалом, светская и литературная жизнь Ленинграда, киностудия «Ленфильм», музыка, чтение стихов, ремесло журналиста, страстное желание купить для своей дочери куклу, которую не достать нигде.
В череде жизненных коллизий, иногда смешных, а иногда пронзительных, зритель открывает для себя жизнь тонкого, блестящего, ироничного человека, который выбирает свой творческий путь, чтобы позже превратиться в одного из самых популярных русских прозаиков XX века.
-
Знаете ли вы, что?
-
- Семья Сергея Донатовича в полной мере участвовала в процессе художественной разработки фильма. - Все содержание кадра: реквизит, обстановка, костюмы, свет, — подлинные вещи родом из 70-х.
-
Мнение
-
- Много красивых дам, вина, понимающего, творческого окружения, небезучастных людей, поэтов. Вот уж ужас прям, в таком было жить, ни одному таланту не пожелать. (сарказм) С позиции творца пишу, что ощущение, будто проблемы какой-то непризнанной богемы. Проникнуться, ну никак.
А ещё кто уже скажет, что для достижение реалистичности, жизненности происходящего, необязательно бубнеть под нос, якобы так люди невнятно в жизни и разговаривают, особенно когда дело касается поэтов, писателей. Насчёт актёрской игры — второстепенные персонажи более запоминающиеся, чем исполнитель гл. роли. - Фильм Довлатов несомненно был одним из самых ожидаемых в этом году в российском кинематографе. Наверное, наибольшую ценность он представляет для почитателей творчества писателя, однако он будет интригой и для людей интересующихся советской эпохой и для тех кому интересно современное российское кино.
Алексей Герман младший создает для зрителя все условия для проникновения в довлатовскую эпоху, приоткрывает занавес, через который мы наблюдаем за житейскими буднями главного героя. В этом заснеженном, туманном Петербурге 1971 года, словно находясь в осеннем полудреме мы вместе с героем сталкиваемся с различными очень жизненными и очень советскими проблемами.
Вся эта воссозданная атмосфера, в которую нас погружают, создает впечатление, будто мы сами видим сон о Довлатове, подобно тому как Довлатову снится сон о Брежневе, где тот предлагает ему написать вместе книгу. Точно также мы, словно приглашенные последовать за Довлатовым в 71 год, являемся свидетелями квартирников, бескомпромиссности героя в прениях с начальством, его переживаниями по поводу отсутствия признания на родине, проблематики взятия интервью у современников и просто рутинных советских будней, в которых главный герой никак не может достать денег, чтобы купить куклу дочери.
Круги в которых вращается Довлатов, его ближайшие соратники — своеобразные советские битники, которые постоянно собираются вместе, на квартире, на крыше здания, в некоем подобии гаража, неважно где, но мы видим и чувствуем, что именно в этом месте будет твориться искусство, будет искренность и нетронутая цензурой жизнь.
Однако при всем при том, полностью проникнуться переживаниями героя, перенести их на себя и прочувствовать удастся не каждому. Не то чтобы каждый из нас не имел когда либо проблем с признанием, ситуаций в которых нас вынуждают идти на конфликт с собой или просто проблем в личных взаимоотношениях. Однако Довлатов очень сильная и довольно самобытная личность. Решения, которые он принимает и тот жизненный курс, которому он следует понятен будет далеко не каждому. Это именно та причина, по которой в свое время в советском обществе он имел огромное количество проблем и регулярно сталкивался с отсутствием понимания. Это та причина, по которой он вынужден был уехать в штаты и продолжить писать там, как и самые близкие ему по духу люди — Бродский, Шемякин.
Кстати говоря, именно Бродский в конце выручает уже отчаявшегося заполучить какие-либо деньги Довлатова, что как по мне является ключевым показателем глубины их взаимопонимания. Понимая того, как нужно делать то, что для тебя важно, не глядя на то, какой эффект это вызовет и сколько проблем это за собой повлечет. Потратить немыслимые в то время деньги на куклу для дочери(которую к тому же придется доставать через фарцовщиков, что довольно опасно в СССР), в этом весь Довлатов, главная черта которого — бескомпромиссность.
Пойти или нет на конфликт с собой — вымученная тема для Довлатова в СССР. И следуя за течением его жизни, мы видим что решение он принимает второе.
Ну и конечно же, фильм о Довлатове не был бы фильмом о Довлатове, если бы не комическая составляющая, так элегантно вплетенная в трагическую. Ведь вторая черта которой можно описать героя это умение относиться к происходящему с большой долей иронии и самоиронии. Изящные памфлеты, которые использует Довлатов при написании интервью с работниками завода и своих журналистских текстов на политическую тему, как положено, холодно встречаются его редакторами, в связи с чем раз за разом ему отказывают в публикациях.
Нарочито показательно демонстрируется отношение Довлатова к самому себе, когда в конце фильма он не влез в машину и поехал на ней верхом.
Особое внимание хочется уделить художественной обстановке внутри фильма. Советский дух, которым он пропитан, скрывается в каждой детали, которую мы видим, начиная от мизансцен, заканчивая комодами и в буквальном смысле узором обоев(они печатались для детального воспроизведения атмосферы). Как уже известно, художник-постановщик фильма — Елена Окопная уже получила серебрянного медведя в Берлине за свои заслуги. Искуссно завершает весь созданный образ операторская работа, мы будто в действительности подглядываем за событиями тех четырех ноябрьских дней, в которых надуманное и реальное, Довлатовское и советское смешалось в единое целое.
- Фильм о Сергее Довлатове — одном из последних знаменитых на весь мир советских писателей — планировали снять к его 75-летию в 2016г., но из-за отсутствия финансирования и продолжающихся судебных разбирательств последней жены писателя с издательскими домами и представителями киношного мира долго откладывали появление фильма.
Существуют писатели, которые в своём творчестве придерживались правила, что хорошо может быть написано только то, что действительно прожито и о чем соврать невозможно. Это правило впервые очертил Эрнест Хэмингуэй. Этого же правила на протяжении всего своего творческого пути придерживался Сергей Довлатов. Поэтому, ознакомившись со всей его библиографией и перепиской можно достаточно уверенно судить о времени, в котором он жил и вполне объективно представить себе его реальный характеру и взгляд.
По-моему, Довлатов-фильм умер едва только зачавшись в свои первые минуты — настолько неправдоподобным он выглядит по сравнению с его книгами и временем, описанным биографами и сохранившимся в рассказах наших пап и мам.
Честно говоря, фильм — ужасен. Хотя бы тем, что рассказан бессвязно и к его экватору точно понимаешь мысль прокатчика показывать его только 4 дня. В нем настолько много несуразностей и условностей, изображать которые, даже если бы они имели место быть в реальной жизни — не имеет смысла ни с художественной точки зрения, ни ради любопытства зрителя.
Поражают бессмысленностью и несвязанностью диалоги главных действующих лиц — сложно поверить, что Довлатов и Бродский так плотно пересекались в реальной жизни.
Досмотреть фильм до конца — настоящее испытание, потому что нет ничего, что приковывает к себе взгляд, кроме вечно понурого, но притягательного профиля Милана Марича — сыгравшего главную роль в фильме.
Вообще, он единствееное, на что стоит смотреть и гадать — на 95 или 99% Сергей Довлатов был таким же угрюмым медведем, фланирующим через бюрократические преграды и запреты, присущие тому времени, борющимся с системой и с самим собой в догадках, действительно ли в нем изъян, которые не даёт ему публиковаться и жить простой семейной жизнью, или же ему суждено добиться признания.
К писательскому призванию все вокруг относятся слишком легко, как будто это ремесло такое же халтурное, как труд машиниста, или землекопа-метростроевца, который постоянными перекурами попросту вырабатывает свою смену, а потом спокойно идет домой. С этим до слез и уныния на протяжении большей части своей жизни несогласен сам Довлатов.
Он «иногда просто хочет исчезнуть — был и — нет». Поиск себя и поиск признания у него спорадически но само собой разумеющееся соединились воедино.
Непритязательно, а оттого неправдоподобно показаны быт, квартиры и вечера-чтения среди ведущих представителей питерской думающей и творческой прослойки.
А появление в кадре героя Данилы Козловского — некоего фарцовщика — смотрится как псевдомногочлен продюсерский ход, служащий для привлечения публики на кинопросмотры. Хотя стоит отдать должное — это первая роль Козловского, в которой он выглядит нешаблонно.
Таким же искусственным приемом выглядит включение в кинополотна персонажа московского метростроевца-поэта. Не хочется думать, что режиссёр таким образом просто напросто заполнил метраж киноленты.
«Скоро праздники пройдут, будем жить как дальше»
Такое ощущение, что советский человек жаждал праздников, разбавляющих трудовые и житейские будни. Но вот когда они наступали начинался парадокс — люди уставали от них, от пьянства, от пропагандической подготовки к ним, от самих себя и своих будней. Ровно такое же ощущение дарит фильм после выхода из зала — и вроде бы ты ждал его, и состав исполнителей достойный подобрался, но не покидает чувство, что ты получил далеко не то, что ожидал.
- Писать романы, писать стихи, писать картины и.. . это еще не гарантия признания и таланта. Идет естественный отбор талантов. Так происходило не только в СССР, так происходит в любой стране мира. У нас была своя специфика, своя цензура, Фурцева, Лапин и другие функционеры своими корявыми действиями «закаляли» таланты, оттачивали их и проверяли на прочность призвания. «Творческие кухни» это тусовки, среда обитания богемы, полубогемы, вообще не богемы, и просто «людей рядом». А признание приходило или по таланту (как Довлатов), или по политическим соображениям (как часть советских писателей для «вождей», как Иосиф Бродский, как Солженицин для американцев...). Фильм, так же как и фильм «Конец прекрасной эпохи» о Довлатове в Таллине, вызвал приятную ностальгию по части нашей личной прошедшей жизни. У нас простых людей этой эпохи то же «что-то ныло под ложечкой» от «общей неясной пелены полуправды и несправедливости жизни», которую мы «перетирали» у пивных ларьков и в рюмочных. Спасибо за фильм. - Я всё-таки успел заскочить в последний вагон, точнее сеанс — благодаря положительными отзывам многих френдов, сходил на «Довлатова», хоть и очень настороженно отношусь к биографическим фильмам. Ну что сказать. Фильм конечно понравился. Боялся, что там будет что-то типа заламывания рук о тяжёлой диссидентской жизни и о политике, но ничего этого не оказалось, да и сам фильм совсем не биография, а всего лишь описывает несколько дней из жизни писателя. Очень понравился цвет, его смело можно назвать цветом 70-х, понравился звук — живой, бытовой, реалистичный. Такое ощущение, что сам сидишь на всех этих посиделках или гуляешь с героями фильма по заснеженному городу.
Совсем нет музыки, кроме той, что исполняется в сценах. На самом деле, очень тяжело снять фильм без музыки, так как музыка для фильма — это как спасательный жилет для пловца, с помощью музыки можно вытащить фильм, а можно вообще ею сделать фильм, как например сделан Дюнкерк — именно за звук он и получил вчера Оскара. Очень понравились лица, совсем нет холёных столичных физиономий, как-будто людей чудесным образом воскресили из 70-х годов и заставили сниматься, в чем конечно же большая заслуга директора по кастингу. Довлатов и Бродский очень похожи на настоящих, может быть чуть чуть всё-таки в Бродском проскальзывает богемный клубный паренёк, но Довлатов безупречен.
О чем фильм? О честном человеке, точнее, о честности человека, не какой-то там геройской обостренной честности, которая лезет в бутылку, а о простой человеческой, в которой есть место и сомнениям, и слабостям, но которая как-будто бы по наследству досталась от родителей и теперь не знаешь что с ней делать. Не смотря на уникальную реставрацию картинки, в которой почти нет ляпов, в фильме узнаётся наше время и наши люди, конечно же в другой форме, но суть не меняется, во всех типажах видны те, кто окружает нас сегодня или те, кем мы являемся сами. Довлатов в фильме не герой, он талантлив и смел, но он прост и человечен, и тем самым очень близок к нам. Достичь такого тонкого настроения не просто, особенно без музыки, но у режиссера получилось. При этом, в фильме совсем нет пустых проходных пауз, даже на доли секунды, всё заполнено движением, действием, разговорами. Это конечно же не арт-хаус в его классическом понимании, но это сильное фестивальное кино, которое не для всех. В фильме нет манерности и наигранности, нет провокации дабы вызывать эмоции, чем часто грешит Звягинцев. Хорошо, что режиссер не стал из Довлатова делать алкоголика, а ведь мог, как например из Высоцкого сделали наркомана, чем убили всю суть Высоцкого.
Что самое главное для меня в этом фильме? Не надо быть супергероем или даже просто героем. Надо быть правдивым перед собой, перед другими, заниматься любимым делом, и не пытаться купить своё счастье компромиссами с совестью и продажными знакомствами. - Ретро в нашем кино и на телевидении давно и прочно вошло в моду. Однако «Довлатова» я именно ретро фильмом не назову — все-таки жанр требует какого-то доброго и теплого чувства по отношению к изображаемому времени, как в сериале «Отличница» или схожей по идее «Таинственной страсти». А «Довлатов» описывает начало семидесятых холодно и мрачно, так, что никакого желания туда попасть не возникает.
Сюжет как таковой в фильме практически отсутствует. Главный герой — Сергей Довлатов — мыкается со статьей про спуск на воду кора, названного в честь безвестного, но явно более успешного, чем он, литератора, пытается пристроить свою настоящую прозу в очередной журнал, и бродит по вечеринкам своих товарищей по несчастью — не публикуемых, не выставляемых и так далее. Самый яркий момент связан с противоречивой фигурой фарцовщика Давида в исполнении Данилы Козловского, но он по своему накалу выглядит как что-то вставное и чужеродное в ровном повествовании фильма.
Тем не менее смотреть «Довлатова» оказалось интересно. Просто нужно приспособиться к его тягучему, меланхоличному тону, к его особенной интонации, лишенной всякого пафоса, который обычно присущ биографическим картинам. Тогда можно будет порадоваться тому, как просто и в то же время сильно подана основная идея фильма, или тому, как прекрасно воссозданы жизнь и быт советского Ленинграда.
Или, кстати, прекрасным актерским ролям. Тот же Артур Бесчастный, отточив своего Бродского в «Таинственной страсти» по Аксенову, очень хорош в роли Бродского здесь, в «Довлатове». Титульный герой великолепен — есть в нем что-то по-довлатовски потерянное, горько-ироничное и настоящее. Даже сложно поверить в то, что Герман-младший решился взять на эту роль иностранца. Как и на роль трогательной второй жены Довлатова, брак с которой как раз тогда мучительно распадался, — ее сыграла Хелена Суецка из Польши.
В общем и целом, «Довлатов» вполне может претендовать на звание самого понятного и удачного из артхаусных фильмов за целый год, а то и больше. Да, это глубоко авторское высказывание, как не раз отметили профессиональные критики. Но это не значит, что фильм скучный или понятный только автору и его друзьям. - Несколько не слишком удачных, но неторопливых и размеренных дней из жизни талантливого писателя, которого зловредная советская цензура никак не желала печатать (сколько их таких в СССР было, загубленных самородков?). Длинные, сложносочиненные (почти в поэтической манере) диалоги о серьёзных вещах, ведущиеся приглушенными голосами. Ничем не примечательные будни советского литературного «андерграунда» (а бывали ведь дни и поинтереснее). Не очень ясные поступки некоторых главных героев. Сероватый Ленинград и оловянные глаза тех, кто в советском обществе смог забраться повыше остальных и диктовал оставшимся внизу, как надо жить и работать.
Фильм оставил какие-то неопределенные впечатления, которые почти невозможно выразить словами или текстом. Возможно, эти впечатления когда-нибудь, лет через 10-20-30, сделают «Довлатова» классикой если не мирового, то российского кинематографа. Но сейчас нет ощущения того, что когда-нибудь фильм захочется пересмотреть или посоветовать посмотреть другим. - Я бы конечно могла просто написать в рецензии, что «Довлатов» это изысканный десерт для гурманов с начинкой из «Июльского дождя» Хуциева, оболочкой из «Хрусталев, машину!» Германа старшего, завернутая в красивую обертку из недавнего сериала «Таинственная страсть» с тем же Бесчастных в роли Бродского. Но я лучше напишу, что новый фильм Германа-мл. это интерпретация великой пьесы Сэмюэля Беккета применительно к изучению любимого объекта творчества обоих Германов в зоне заповедника их естественного обитания, логичное завершение удивительно глубокого и практически послойного препарирования образа мира и образа жизни интеллигенции давно ушедшей, но такой прекрасной эпохи. Впрочем для Германа все персонажи «Довлатова» — вневременной, собирательный психотип совершенно инфантильной, обломовской советской (русской, российской, советско-еврейской) интеллигенции, которая в тумане богемных Питерских тусовок ранне-брежневского периода с упоением рассуждает о различиях литературных подходов Стейнбека, Фолкнера и Гюнтера Грасса, перспективах абстрактного экспрессионизма Джексона Поллока, цитирует Кафку, Сартра и Камю, пытается осмыслить символизм «Крика» Эдварда Мунка, но при этом совершенно не способна на любое осознанное, волевое действие.
Герман строит этот мощнейший постулат на десятках совершенно упоительных и предельно точных метафор. Весь фильм условный Довлатов ищет куклу для своей дочки, спрашивая у своих друзей, где ее можно купить и не получая от них ни одного вменяемого ответа, так и не решается просто зайти в любой районный «Детский мир» Ленинграда, заваленный в то время этими куклами. Рабочий метростроевец Кузнецов, решивший стать поэтом, рассказывает Довлатову, что недавно он зашел в подсобку и увидел, что невесту «поэта» активно «шемякает» какой-то примитивный работяга, при этом сам он может только стоять и наблюдать со стороны за процессом этого самого «шемяканья». Неудавшийся художник Давид, волею судеб ставший фарцовщиком, горестно рассуждает, что мог бы писать картины не хуже Поллока, но при этом даже не берет в руки кисть. Апофеозом этого беккетовского абсурда выступает истошный крик главного редактора журнала, словно обращенного ко всей русской интеллигенции: «Ну сделайте, сделайте, хоть что-нибудь!!!» в сцене самоубийства одного из непубликуемых писателей или менее громкий, но такой изящный ответ Довлатова Кузнецову — «может пора начать уже и самому «шемякать». Увы, понимание далеко не всегда переходит в действие и лучшие художники, писатели, поэты, скульпторы страны так и не начнут «шемякать» и будут ждать в «Довлатове», вслед за героями Беккета, некоего внешнего Годо, который однажды придет и скажет им — что надо делать и как жить, писать им или не писать, публиковать или не публиковать, вместо того, чтобы искать этого Годо внутри самих себя. Лишь небольшая искра прозрения появится у Довлатова в самом конце фильма, когда он под вкрадчивые звуки джаза, после гениально воссозданной Германом сцены его прощания с Бродским, впервые начнет ощущать голос не внешнего, а своего внутреннего стержня.
Виртуозно поставив в «Довлатове» совсем не утешительный диагноз интеллигенции и сам же выписав ей лекарство, во второй половине фильма Герман, продолжает разбираться в глубинных психологических основах творчества. Брежневская эпоха развитого социализма отличалась тем, что жители СССР могли существовать в рамках системы определенной безопасности, достатка и даже некоторой духовной свободы. Мы видим в одном из снов Довлатова — с какой теплотой воспринимает он образ «дорогого» Леонида Ильича, искренне жалуясь ему на свою тяжелую писательскую долю. Действительно, ни Бродский, ни Довлатов никогда не были диссидентами и противниками советской системы. Они просто не принимали никакие внешние догмы за абсолютную данность, без их собственного субъективного осмысления. Диссидентами их сделала власть, не давая возможности реализовывать себя в творчестве и, тем самым, вынуждая к иммиграции. Оставляя в стороне любые политические спекуляции, режиссер весьма искусными штрихами показывает в нескольких важных эпизодах, что истинный творец, не имея возможности выразить себя в романе, стихах, картине, скульптуре, песне начинает испытывать такую глубокую душевную боль, что неизбежно уничтожает сначала себя, а потом и всех вокруг себя, потому что любая человеческая потребность, не найдя адекватной реализации, бумерангом возвращается к своему хозяину, нанося ему непоправимый урон. Испытывая боль от собственной творческой нереализованности даже Моцарт может быстро переродиться в Сольери, о чем Довлатов задумчиво рассуждает в диалоге со своим другом Давидом. Эта душевная боль в фильме, словно застывшая в глазах Довлатова и Бродского, сравнима с открытой раной, любое воздействие на которую вызывает еще большую боль, даже когда в эту рану так завлекательно смотрит симпатичная девушка, намекающая на мимолетный секс или философски настроенный главный уролог Ленинграда, гарантирующий удивительные ощущения от ректального изучения простаты.
Несмотря на то, что фильм называется «Довлатов», его также можно было назвать и «Бродский», образ которого абсолютен в исполнении Бесчастного. И дело, конечно, не в удивительном внешнем сходстве актера с реальным Бродским. Просто Бродский воспринимается в фильме настолько близким, живым и объемным, что создается полное ощущение, что сейчас он скажет именно тебе ту самую свою самую знаменитую фразу с первого судебного процесса, когда в ответ на вопрос судьи — «а кто признал вас поэтом?», ответит в стиле Джордано Бруно — «а кто признал меня человеком?». Когда так рано из жизни ушли Дворжецкий, Даль, Кайдановкий, казалось, что никогда уже в нашей стране не появится актер сопоставимого с ними амплуа и силы актерского дарования, который так же может держать паузу, так молчать в кадре, так играть глазами, скулами, губами. И вот этот Актер появился. Настоящий Актер, сыгравший в сцене прощания с Довлатовым, со своей судьбой и со своей страной так, что люди, сидевшие в зале плакали, не стесняясь своих слез, потому что все они в этот момент были там, в том самом Ленинграде, в тот самый пронзительно-туманный день 6 ноября 1971 года.
«Довлатов» совершенно заслуженно не получил главных призов «Берлинале» в 2018 году. Не получил их не потому, что был хуже своих конкурентов, а потому что был на порядок выше, сильнее, точнее, глубже их. Западные критики, исходя из описания фильма, уже потирали руки ожидая увидеть в нем очередную порцию помоев и мерзейшей «звягинщины» и были очень разочарованы обнаружив столь совершенный и пронзительно тонкий этюд, до уровня которого им никогда не подняться. И это, на самом деле, лучшая оценка фильма. Такого простого внешне и такого трогательного внутренне русского фильма, после окончания которого ни один из зрителей не мог сдвинуться с места, еще долго молча сидя в темном, полупустом зале. Зато, когда они стали выходить из кинотеатра их стало ровно в три раза больше, потому что справа от каждого из них стоял живой Довлатов, а слева такой же живой Бродский. - Неделя из жизни писателя Сергея Довлатова — это не совсем биографическое кино в той форме, в которой мы привыкли его видеть.
За исключением коротенькой биографической справки в финале, мы не узнаем о реальном писателе Довлатове практически ничего — зато очень много узнаем о том, как режиссер Алексей Герман-младший видит эпоху семидесятых и, по-моему, прозу этого самого писателя Довлатова. Во всяком случае, мне фильм показался очень похожим на него — ну и на «классику» Германа-мл., конечно же, вроде «Бумажного солдата».
Фильм вообще очень неторопливый, задумчивый и медитативный, разве что ближе к концу нас бросает в очень неожиданный резкий «поворот сюжета», если его можно так назвать. Но самое главное скорее не это, и не персонально личность писателя и журналиста Сергея Довлатова, что становится очевидно довольно быстро.
В центре внимания в «Довлатове» скорее проблемы творческих личностей, не только писателей, но и поэтов, музыкантов, художников и вообще творцов того времени. Этот мир «советской богемы» показан очень живо и натурально, с легким юмором и иронией, но больше, конечно, драмы. Как оно, наверное, и было.
Что же касается самого писателя — его образ многие ругают за недостоверность. Мол, по отзывам современников и прочим свидетельствам, Сергей Донатович Довлатов был вовсе не таким уютным, грустно-ироничным плюшевым созерцателем, каким его сыграл в фильме Милан Марич.
Но мне лично он понравился — алкоголизм и распутство, в конце концов, в человеке не главное, как и в его книгах, а отправляться на экскурсию по эпохе семидесятых (отлично, к слову, переданной и очень красиво снятой) хочется все же скорее в обществе Довлатова-Марича, пусть и реальный образ писателя слегка приукрашен. - «Довлатов» не отступает от традиций нового времени и привычно показывает творческую диссидентскую интеллигенцию. Все компоненты на месте — квартирники, алкоголь из горла, сигаретный дым, контрабандные джинсы и такой же джаз. И чтобы мы уж точно почувствовали дух времени герои постоянно сыпят в разговоре именами писателей, художников, деятелей культуры — вот Довлатов называет себя при знакомстве с девушкой (Наташой Ростовой, ни больше, ни меньше) Францем Кафкой, а в это время на заднем плане про советское кораблестроение восторженно рассказывают подвыпивший Гоголь, Пушкин без кудрей, Толстой и Достоевский, которому не нравится поэт Блок по религиозным соображениям.
Общий абсурд происходящего в творческой среде СССР начала 70-х — времени заморозков — очевидно, и пытались донести до зрителей авторы, что, в общем-то, им удалось. Фильм вообще получился очень русским, очень меланхоличным, но при этом не мелодраматичным, без пессимизма. Понравился контраст между яркими, тесными и громкими квартирниками — и заснеженно серыми, полупустыми и тихими мостовыми Ленинграда, по улицам которого в рамках подготовки к 7 октября то и дело ездят то разобранные красные звезды, то, к счастью неговорящие, головы самого Ленина.
Довлатов в исполнении серба Милана Марича, как минимум красивый, и сыграл вполне сносно, с нужной долей достоевщины, душевных мук и надлома. Он часто стоит спиной или в вполоборота к камере — скрывая артикуляцию для дужа, который вначале сильно резал слух — но при желании можно найти в этом метафору к судьбе Довлатова, к непризнанности при жизни и т. д. Все герои второго плана просто роскошные, что и понятно, когда в ролях Лядова, Ходченкова, Козловский (и чудесный Артур Бесчастный в роли Бродского). Иногда, правда, возникало ощущение, что авторы, в стремлении добавить драматизма или вставить аллюзию к творчеству писателя (мол, вот, он писал как было), вкладывают в уста героев чересчур пафосные или попросту неуместные реплики. Но это же фестивальное кино, ему такое простительно.
Итого, получилось хорошее арт-хаусное кино — стильное (весь реквизит из 70-х настоящий и это сразу добавляет фильму ностальгического очарования, даже для меня, родившейся после распада CCCР), добротное и по сути, совсем не про Довлатова. Но кто сказал, что универсальность и общечеловечность — это плохо?